— Да? — с готовностью отозвался шофер, собирая у глаз лучики морщинок.
«Так… ему уже хорошо, — улыбнулся я про себя. — А мне для счастья не хватает…»
— Электрика работает? — спросил я, становясь на ступеньку и хватаясь за поручень кабины.
— Все работает! — гордо ответил Данилыч. — Качественно сделана машинка!
Я забрался в кабину, опустился в кресло, подмигнул Ками, что стояла внизу, задрав голову.
— Тогда давайте заварим кофе, так горячего захотелось…
— И не ясно прохожим в этот день непогожий, почему я веселый такой.
Один известный крокодил
— Нет, но это просто уже невозможно! — простонал Нэко после новой серии очередных безрезультатных попыток снять с его запястьев красную пластиковую полоску, что была и мягкой, и абсолютно не поддающейся каким-либо инструментам.
Нэко сидел на ящике в прицепе под тусклой лампочкой на потолке. Над его руками, разложив вокруг целую россыпь инструментов, снова корпел Санек. Я, успевший поспать несколько часов в каютке прицепа, пил очередную чашку кофе, приводя сонный мозг в порядок. Ками, больше наблюдая за мной, чем за страданиями брата, выглядывала из открытой двери каютки. Даже Маня, словно принимая участие в моральной поддержке Санька, лежала на ящике рядом со мной, уткнув морду в мои колени. Одним словом, весь экипаж, кроме спящего в кабине Данилыча, был в сборе.
— Не выходит, — пропыхтел Санек, разгибаясь и отваливаясь в сторону от страдальца. — Из какой же дряни эта полоса сделана? Все клещи соскакивают как с намыленного…
— Может, выстрелом перебить попробовать? — невинно спросила Ками.
— Ага, — я задумчиво возвел к потолку очи. — Или — взорвать…
— Вы мне уж сразу руки отрубите, и все! — раздраженно рявкнул Нэко.
Санек швырнул клещи на ящик с инструментами.
— И правда, — сказал он устало. — Отрубим или взорвем… Раньше не могли посоветовать? Столько времени зря мучился… Руки от этих всех плоскогубцев болят.
— А у меня не болят?! — вскинулся Нэко. — Вы чем, кстати, думали, когда тех уродов, что Проводника пытали, обыскивали? Почему ключ не поискали? А, сестренка?
Ками смущенно потупилась, но тут же хихикнула, не сдержавшись.
— Что за лай, что за крик? — раздалось хриплое бурчание Данилыча.
Сонный водитель, потеснив Ками, вывалился из каютки. Сощурив заспанные глаза, он долго тер свой вздернутый нос, потом, сообразив, что нос в этом не нуждается, плюхнулся на ближайший ящик.
— Кофе есть? Чего это вы все здесь делаете? Сборы анонимных алкоголиков?
Судя по выхлопу его дыхания, он сам был не против записаться в подобное общество.
Ками подала ему дымящуюся кружку.
— Сахар клала? — деловито осведомился Данилыч. — А если сюда капельку добавить…
— Данилыч, — заметил я, — ты же говорил когда-то, что Дорога алкоголя не терпит?
Данилыч что-то проворчал в усы, достал из кармана куртки заветную флягу и, отвинтив крышечку, опрокинул ее над чашкой. Упало всего пара капель. Данилыч сокрушенно проводил их взглядом и подозрительно уставился на нас.
— И не надо на нас так смотреть, — замахал руками Санек. — Это ты сам всю флягу высосал и спать завалился. Еще и умничал, мол, разрядка нервная необходима шоферу как никому…
Данилыч покачал пальцем, открыл рот, чтобы что-то возразить, но смолчал и стал прихлебывать кофе, отдуваясь в усы.
— Вы что, — заметил он наконец, что Нэко по-прежнему сидит в своих наручниках-ленте, — до сих пор парня от браслеток не освободили?
— Так не берет же их ничто!
Данилыч поморщился.
— Саня, не ори, а говори по порядку. Все инструменты пробовали?
Санек мрачно кивнул.
— И напильники, и кусачки, и болгарку?
— Два диска испортил, причем не об эту скользкую хрень, а о металлический ящик, который задевал при соскоке диска, — подтвердил Санек. — Ну не берет ее ничто!
Данилыч хитро улыбнулся. Помедлил немного, словно наслаждаясь нашей общей некомпетентностью.
— Ну что, что?! — обиженно взвился Санек. — Знает ведь что-то и молчит, эгоист старый!
— Так, — поднял палец Данилыч. — Саня, закрыл рот и пошел в кабину: там, в моем уголке — понял? — возьмешь деревянную такую коробочку и бутылку, в бумагу замотанную, да притащишь сюда. Давай, быстренько.
Санек хотел возразить — явно было лень идти, — но любопытство пересилило, и он довольно живо поспешил в кабину.
— А что там, Данилыч? — поинтересовался я.
Данилыч погладил усы.
— Да так, хранил одну вещицу к твоему дню рождения. Я на дату натолкнулся, когда при ремонте «Скании» бортжурнал проглядывал. Ну и заглянул в твое дело, увидел дату, прикинул в мозгах число, и получается, что примерно на ближайшие дни выходит, можно сказать, что даже на сегодня… Ты же мартовский, котяра?
Я ошарашенно замер, прикидывая в уме. Да, что-то такое как раз и выходило. Неужели я на Дороге уже больше двух месяцев? Это время пролетело для меня незаметно, будучи заполненным до упора событиями и происшествиями; даже те дни, когда я валялся в больничке на Гее, промелькнули словно какой-то сон…
В кузове снова появился Санек, подал Данилычу какой-то продолговатый ящичек из темно-янтарного дерева и бумажный сверток, имеющий форму бутылки.
— Что так долго? — подозрительно спросил Данилыч. — Открыть пытался?
Санек презрительно фыркнул, но по вильнувшему в сторону взгляду голубых глаз было понятно, что водитель попал в точку.